Том 1 - Страница 29

К оглавлению

— И только?

— Да, только-с. Других указаний нет. Мужики все запираются.

— Вы допрашивали кого-нибудь?

— Делал дознание.

— И ничего не узнали?

— Ничего пока.

Вошел староста и остановился у порога.

— Что скажешь, Лукьян Митрич? — спросил я.

— К твоей милости.

— То-то, почто к моей милости?

— Мужики собрались.

— Кто ж тебе приказывал их собирать?

— Сами собрались; хотят с тобой гуторить.

— Где ж они?

— Да вот туточка.

Староста указал на окно. Против окна стояла огромная толпа крестьян. Были и старики, и молодые, и середовые мужики; все стояли смирно, в шапках, у некоторых были палки.

— Ого! сколько их, — сказал я, сохраняя все возможное спокойствие.

— Вся отчина, — заметил староста.

— Ну поди, Митрич, скажи им, что сейчас оденусь и выйду.

Староста ушел.

— Не ходите! — сказал мне становой.

— Отчего?

— Долго ль до греха.

— Ну, уж теперь поздно. Избяная дверь не спасет: если пришли недаром, так и в избе найдут.

Надел я шубу и вместе с исправником и с становым вышел на крылечко. Толпа зашаталась, шапки понемногу стали скидываться с голов, но нехотя, не разом, и несколько человек в задних рядах вовсе не скинули шапок.

— Здравствуйте, ребятушки! — сказал я, сняв шапку.

Мужики поклонились и прогудели: «Доброго здоровья!»

— Накройтесь, ребята; холодно.

— Ничего, — опять прогудели мужики, и остальные шапки с голов исчезли.

— Пожалуйста, покройтесь.

— Мы и так постоим.

— Наше дело привычное.

— Ну так я вам велю накрыться.

— Велишь, такое дело.

Один-два мужика надели шапки, за ними надели и остальные.

Успокоился я. Вижу, что не ошибся, не взяв команды.

У самого крыльца стояли сани парой, и на них сидел Николай Данилов, с ногами, забитыми в березовую колодку. Он в черной свите, подпоясан веревкой и на голове меховая шапка. На вид ему лет тридцать пять, волосы темнорусые, борода клинушком, взгляд тревожный и робкий. Вообще лицо выражает какую-то задавленность, но спокойно и довольно благообразно, несмотря на разбитую губу и ссадину на левой скуле. Он сидит без движения и смотрит то на меня, то на толпу.

— Что же вам, ребята, от меня желается? — спросил я сходку.

— Это ты будешь от губернатора-то? — спросил меня середовой мужик из переднего ряда.

— Я.

— Ты чиновник?

— Чиновник.

— Губернаторский?

— Да.

— Ну-к мы с тобой хотим побалакать.

— Извольте. Я вот слушаю.

— Нет, ты сойди оттолева, с крыльца-то. Мы с тобой с одним хотим погуторить.

Я не задумываясь вошел в толпу, которая развернулась, приняла меня в свои недра и тотчас же опять замкнулась, отрезав меня, таким образом, от исправника и станового.

Середовой мужик, пригласивший меня сойти, стоял передо мною.

— Ну о чем будем говорить? — спросил я.

— Мы потому тебя сюда и истребовали, что ты наш, тутошний, притоманный.

— О чем же хотели говорить?

— Да вот по этому делу-то.

Послышалось несколько вздохов со всех сторон.

— Зачем вы выгнали управителя?

— Он сам уехал.

— Еще бы! как вы его мало что не убили.

Молчат.

— Что теперь будет-то?

— Вот то-то мы тебя и потребовали, чтоб ты нам рассказал: что нам будет?

— Каторга будет.

— За управителя-то?

— Да, за управителя; за поджог; за бунт: за все разом.

— Бунта никакого не было, — проговорил кто-то.

— Да это что, ребята! отпираться теперь нечего, — сказал я. — Дела налицо; сами за себя говорят. Будете запираться, пойдут допросы да переспросы, разовретесь и все перепутаетесь. А вы б подумали, нельзя ли как этому делу поумней пособить.

— Это точно, — буркнули опять несколько голосов.

— То-то и есть. А теперь прощайте! Говорить нам, стало, уж не о чем.

Я тронул рукою одного мужика, он посторонился, а за ним и другие дали мне дорогу.

7

Начались допросы. Первого стали спрашивать Николая Данилова. Перед допросом я велел снять с него колодку. Он сел на лавку и равнодушно смотрел, как расклиняли колодку, а потом так же равнодушно встал и подошел к столу.

— Что, дядя Николай! Экое дело вы над собой сделали! — сказал я арестанту.

Николай Данилов утер рукавом нос и ни слова не ответил.

— Что ж ты за себя скажешь?

— Что говорить-то? Нечего говорить, — произнес он с сильным дрожанием в голосе.

— Да говори, брат: как дело было?

— Я ведь этого дела не знаю и ни в чем тут не причинен.

— Ну расскажи, что знаешь.

— Я только всего и знаю, что с самим со мной было.

— Ну, что с тобой было?

— Озорничал надо мной управитель.

— Как же он озорничал?

— Да как ему хотелось.

— Бил, что ль?

— Нет, бить не бил, а так… донимал очень.

— Что ж он над тобой делал?

— Срамил меня несносно.

— Как же так срамил он тебя?

— Он ведь на это документчик у нас.

— Да ты говори, Николай, толком, а то я и отступлюсь от тебя, — сказал я, махнув рукой.

Николай подумал, постоял и сказал:

— Позвольте сесть. У меня ноги болят от колодки.

— Садись, — сказал я и велел подать обвиняемому скамейку.

— Просился я в работу, — начал Николай Данилов, — просился со всеми ребятами еще осенью; ну он нас в те поры не пустил. А мне бесприменно надыть было сходить в Черниговскую губернию.

— Деньги, что ли, остались за кем там?

— Нет.

— Что же?

— Так; другое дело было.

— Ну!